Некоторые обстоятельства этой встречи двух капитанов остаются невыясненными. Заявляется, что Громбчевский передал Янгхазбенду «секретную карту», которая позже была использована англичанами для подготовки соглашения о разделе Памира между Афганистаном и Китаем. Однако по другим данным эта карта была опубликована еще в 1886 году, к тому же Янгхазбенд ознакомил российского путешественника со своими картами.
А вот англичанин дал более серьезный повод для обвинений. С помощью хитроумной уловки он лишил Громбчевского возможности перезимовать в Кашмире и позаботился, чтобы соответствующая просьба руководителя российской экспедиции, адресованная британскому резиденту, не была удовлетворена.
В результате Громбчевскому пришлось идти в Тибет в самый суровый и неподходящий для этого сезон, причем по исключительно сложному и опасному маршруту, который подсказал ему все тот же Янгхазбенд. Он и сам не отрицал, что указал русскому «путь абсолютно лишенный всякого значения, из ниоткуда в никуда».
Выступив в путь 16 декабря, Громбчевский и его спутники рассчитывали через тибетское плоскогорье добраться до обжитых районов в Кашгарии. «Было так холодно, что выбитая ветром слеза, не успевая скатиться, замерзала на ресницах. Снега не было. Родники все вымерзли». Главной проблемой стало отсутствие воды. Для чая ее добывали, оттаивая лед, а вот лошади оставались непоеными. 27 декабря была сделана остановка на берегу озера, но оно было покрытым таким толстым льдом, что пробиться через него не представлялось никакой возможности. Каждую ночь замерзало несколько лошадей, а 31 декабря поднялся бешеный ветер. «Казалось, что мы замерзаем, и экспедиции нет спасения», ─ вспоминал Громбчевский.
Пришлось повернуть назад и добираться до Кашгарии другим путем. Оттуда Громбчевский пишет о случившемся П.П. Семенову-Тян-Шанскому, не забыв упомянуть об отказе англичан допустить его в Кашмир.
В конце мая в Яркенде (город в Кашгарии) состоялась вторая встреча с Янгхазбендом. Громбчевский мог предъявить претензии англичанину, однако ни словом не обмолвился о тех обстоятельствах, которые едва не погубили его экспедицию. Главным для него было выяснить цели и задачи Янгхазбенда.
Он получает информацию, что британским агентом ведутся тайные переговоры с китайцами о разделе Памира, и информирует об этом Петербург.
В октябре 1890 года Громбчевский возвращается в Маргелан. Экспедиция завершена, собраны важные научные материалы. Однако путешественника ждет неприятное известие. Ему запрещен въезд в Петербург, а все плоды его трудов (записи, коллекции, карты и т.д.) предписано отослать в столицу почтой. Причиной подобной опалы, как это ни удивительно, послужила его жалоба на поведение англичан.
Еще в апреле, прочитав письмо Громбчевского, П.П. Семенов-Тян-Шанский обо всем рассказал цесаревичу. Тот «пришел в ярость, узнав о бесчеловечности англичан» и пожаловался царю. Александр III вспылил и проявил свое неудовольствие на приеме для дипломатического корпуса ─ не стал разговаривать с английским послом.
Тот незамедлительно связался с Форин офисом и получил телеграмму от вице-короля Индии, адресованную российскому государю. В ней заявлялось, что Громбчевский якобы не обращался к британскому резиденту в Кашмире и никто ему ни в чем не отказывал. Тогда царь разгневался уже на штабс-капитана.
Слава Богу, официальное письмо британского резидента в Кашмире с отказом не было утеряно. Громбчевского реабилитировали, наградили и обласкали. Чин подполковника, золотая медаль ИРГО, пожизненная пенсия в 400 рублей ежемесячно, полугодовой отдых за границей с тремя тысячами рублей на дорожные расходы… Чем не золотой дождь?
Однако испытанное им нервное потрясение было слишком сильным, чтобы забыть о нем. «Меня так измучили тяжелые переживания, − писал он, − что даже эти исключительные награды не изменили принятого мною решения: навсегда покончить со смертельно опасными предприятиями». Когда цесаревич заметил, что выглядит путешественник не слишком радостным, Громбчевский откровенно признался:
«Я не могу избавиться от мысли, что бы со мной сталось, если бы сумка, в которой находился этот документ, потерялась в дороге, упала в пропасть или в воду при речной переправе».
Вот уж поистине: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»…
Громбчевский занимается созданием на Памире местной администрации, собирает историко-культурные и этнографические данные, подтверждающие обоснованность его включения в состав России. Он призывает власти как можно скорее очистить Памир от британского и китайского присутствия и принимает участие в организации летом 1891 года памирского рейда полковника М.Е. Ионова.
Между тем, англичане договариваются с китайцами о передаче им крепости в Шахидулле-Ходже (на южных подступах к Памиру) и захватывают Канджут, через который предполагается проложить дорогу для переброски войск войск и боеприпасов. Сафдар Али-хан тщетно взывал о помощи, упрашивая Петербург прислать ему «100 человек с оружием под началом Громбчевского» и подчеркивая, что англичане пришли в его страну, чтобы «создавать укрепления против русских». Несмотря на ожесточенное сопротивление, в конце декабря Канджут пал.
Летом 1892 года отряд Ионова вновь отправляется на Памир, на этот раз вместе с Громбчевским. Оба офицера не стесняются применять силу ─ дело дошло до кровопролитной стычки с афганским караульным постом. Бумаги, найденные у убитого начальника поста, свидетельствовали, что англичане уже достигли договоренности с Китаем, по которой «все Памиры отошли афганцам». Это стало тревожным сигналом для Петербурга, наконец, в полной мере осознавшего необходимость более жестких мер по защите своих интересов.
В 1895 году между Россией и Великобританией был подписан договор о разграничении на Памире. Англичане отгородились от России «Ваханским коридором», доставшимся Афганистану, и закрепили за собой отдельные районы Памира.
Возможно, если бы в Петербурге своевременно поняли стратегическое значение памирских земель, не проявляли инертности и медлительности, России могли бы достаться и Вахан, и Канджут, и другие горные княжества. Так, наверное, думал Громбчевский, покидая Среднюю Азию в 1896 году.
Он дослужился до генерал-лейтенанта, был Пограничным комиссаром Амурской области, Южно-уссурийского края, Гражданским комиссаром Квантунской области в Китае, астраханским губернатором и наказным атаманом Астраханского казачьего войска. В 1906 году выходит в отставку и отправляется представителем российского Красного креста в Марокко, где шла война между повстанцами и колониальными французскими и испанскими войсками. После революции и Гражданской войны (он служил у А.И. Деникина и А.Ф. Колчака, был брошен в тюрьму большевиками и освобожден японцами) Громбчевский перебирается в Польшу. «Революция, ─ с горечью писал он, ─ лишила меня всего, чем я обладал, что могло бы обеспечить для меня мирное и независимое существование в старости». Бронислав Людвигович сильно нуждается, много болеет. «Чужим остался Запад, Восток ─ не мой Восток, а за спиною запах пылающих мостов…».
На склоне лет он пишет воспоминания, посвященные его пребыванию в Средней Азии, экспедициям на Памир. Это осталось самым волнующим и важным делом его жизни. Наверное, он был бы счастлив узнать, что в Хунзе (вошла в состав Пакистана) хранят память о «грозном Громбчевском». Его портрет украшает музей в Балтит-форте, и жители этого прежде независимого княжества любят поговорить о тех временах, когда с севера, через неприступные горы к ним прорвался отважный путешественник, зародив надежды на союз с Россией. Жаль, что судьба распорядилась иначе.
автор: Рудницкий Артем
источник: www.stoletie.ru
