Тарапунька и Штепсель

1 декабря 1986 года не стало Тарапуньки – Юрия Трофимовича Тимошенко. Народного артиста Украинской ССР, фронтовика, награждённого орденами Отечественной войны 1 степени, Трудового Красного Знамени, Красной звезды, Знак почёта.

А ещё — медалями: «За боевые заслуги», «За доблестный труд», «За оборону Сталинграда», «За оборону Киева», «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией…». И ещё кавалера шести юбилейных медалей, лауреата Сталинской премии. Ни один советский артист не имел стольких боевых наград.

…Прожаренный немилосердным азиатским солнцем, отдраенный песками пустынь, оглушенный ракетным и реактивным громом полигонов, я с особым трепетом относился к элитному, как мне казалось, отделу культурной жизни нашей газеты Бакинского округа ПВО «На страже», которым командовал покойный черноусый подполковник и мой земляк Виктор ОНИСТРАТ. И часто просил его поручить мне хоть какое-нибудь задание по его епархии. Однажды он смилостивился и послал меня на концерт Тарпуньки и Штепселя, чтобы я дал, во-первых, короткую информацию о их гастролях, а, во-вторых, чтобы пригласил артистов для встречи с редакционными сотрудниками.

Тарапунька и Штепсель

в первом ряду слева и справа – два танцора, два легендарных хореографа: с морковью в руках — Александр Сегал, главный балетмейстер Киевского национального академического театра оперетты и Борис Каменькович, главный балетмейстер театра имени Ивана Франко. В верхнем ряду — Борис Сичкин, рядом с ним Ефим Березин, который положил руку на плечо своего товарища, Юрия Тимошенко.

В моем тогдашнем представлении Тарапунька и Штепсель выглядели не просто удалыми, веселыми и крепкими шутниками, а чуть ли не былинными героями. Встретил, однако, двух сильно подтоптанных, слегка выпивших и густо небритых мужиков, которые просто обрадовались третьему. Тем более, что у меня, на всякий случай, как писал Жванецкий «было». Втроем мы быстро осушили мою бутылку. Я проворно сбегал ещё и был вознагражден откровениями «не для печати», в иных обстоятельствах, наверное, вряд ли возможными.

Оказалось, что Тарапунька и Штепсель в последние годы работали под плотным колпаком идеологического отдела компартии Украины. Каждую, даже самую безобидную их новую программу, каждую шутку в концерте бдительные партийные чиновники выхолащивали до такой степени, что обоих артистов тошнило. В результате, от их гастролей отказались все областные филармонии Украины. Приходится ездить по окраинам Союза.

— И поделом отказались! — смахивая непрошенную слезу, говорил Юрий Трофимович.- Кому же понравится из года в год слушать: «Родился я на хуторе Козюльки, два года старше от сестры Акульки». Но ты же пойми, Мишаня: даже намека на серьезный текст нам со сцены говорить не дают. В каждой блошке слона усматривают. Чуть что — грозят прикрыть наш дуэт раз и навсегда. Разве ж так можно жить и работать?! Мы поэтому и шатаемся по Союзу как цыгане, чтобы на глаза своему начальству не показываться. Чувствую я, что от такой жизни долго не протяну…

Ефим Иосифович рассказал, как его вызывал на ковер крупный партийный босс и распекал за «еврейские штучки» на сцене и за связь с родственниками в Израиле. Однажды известный государственный вельможа при всем народе назвал его «жидовской мордой» и посоветовал «очистить украинскую эстраду».

— Господи, да её ничем уже очистить нельзя, так обгажена! Вы только представьте себе: с нами на все гастроли постоянно ездит специальный надсмотрщик. Без его благословения мы с Юрой не можем слова пикнуть со сцены. Кстати, интервью для вашей военной газеты мы тоже обязаны ему показать! Иначе скандала не оберешься!

Понимаю скептические сомнения некоторых читателей: дурку гонит автор. Так уж и стали бы изливать свои болячки известные артисты новичку-журналисту. Откровенно говоря, мне и самому иной раз не верится, что в молодости стал случайным свидетелем по существу трагедии известного сатирического дуэта. И не объясню внятно, почему они тогда со мной откровенничали. Может быть, потому, что встретились мы, три украинца, на земле Азербайджана и вспоминали под рюмку. Может, по иной какой причине. Но остались дневниковые записи той памятной встречи. Осталась и маленькая интермедия, которую Тимошенко и Березин экспромтом придумали для моей газеты: «Штепсель: Это ты будешь меня учить, как родине служить? Тарапунька: Нет, видали? Сам на каждом шагу и в жизни, и на сцене мне нотации читает, а как ему добрый совет дашь — нос воротит. Нет у тебя, брат, уважения к старшим. Штепсель: Снова ты за свое. Ведь всем известно, что мы с тобой — годки. Тарапунька: Годки-то годки. Но все же ты супротив меня – салага».

(К слову, артисты показывали-таки своему идеологическому цензору мое интервью с этой вставной интермедией, и тот аккуратно вместо слова «салага» вписал: «говоря солдатским языком — не то». Бдительный, он исправил то, что «по недомыслию» брякнули его подопечные. В те застойные годы официально считалось, что никакой такой «стариковщины», «дедовщины» и «салажнины» в советской армии нет и быть не может).

..Юрий Трофимович Тимошенко (Тарапунька) родился в 1919 году в Полтаве. Спустя 163 дня и пять часов того же года в Одессе родился Ефим Иосифович Березин (Штепсель). Двадцать лет полтавчанин и одессит ничего друг о друге не знали, и потому это время интереса для исследователей представлять не может. Пересеклись орбиты юношей в Киевском театральном институте. Оба были неистощимы на выдумки и хохмы, которые приводили в неизменный восторг преподавателей и студентов. Дипломы получили в 1941 году и сразу же отправились на фронт. От первого и до последнего дня войны выступали перед бойцами разных фронтов в образах-масках. Березин был поваром Галкиным, Тимошенко — банщиком Мочалкиным. Командование высоко ценило юмористов и старалось обеспечить ими как можно больше частей и соединений.

Согласен, что сказано казенно и невнятно, зато верно. Потому что фронт в те времена обеспечивался различными видами довольствия, в том числе и юмористическим. Ибо, если прав был поэт, сказавший, что «перед боем сердце просит музыки вдвойне», то не меньше, поверьте, оно (сердце) было заинтересовано и в веселом слове. Во всяком случае, никто ещ точно не установил, что важнее было для солдата на войне — пачка махорки или хорошая шутка, выбивающая слезу. Так что вовсе не случайно Тимошенко и Березин были награждены многими боевыми орденами и медалями.

Пришла Победа. Демобилизованные артисты не расстались. Только повар Галкин стал монтером Штепселем, а банщик Мочалкин – милиционером Тарапунькой. Под этими псевдонимами артисты и заслужили всенародное признание. За почти что полувековую совместную деятельность они порядочно поколесили по бескрайним просторам Советского Союза. Но всё-таки на Украине их ценили, любили и даже гордились ими как-то по-особому. Знаю, о чём говорю, потому что вырос на их юморе. В пятидесятые и шестидесятые годы этот сугубо эстрадный дуэт имел на моей родине такие потрясающие известность и популярность, которыми сегодня, мне кажется, могла бы позавидовать даже великая Алла Пугачева, не завидующая уже ничему и никому. Не единожды я бывал свидетелем того, как на сельских свадьбах ещё на довоенных патефонах ставились пластинки с записями Тарапуньки и Штепселя. И многолюдное хмельное застолье слушало своих кумиров, чередуя мертвую тишину с вулканическими взрывами хохота. Те, кто не успевал чего-то разобрать, досадовали на тех, кто уже понял смешное место. В конце концов, все соглашались ставить пластинку вторично, а то и по третьему, четвертому разу.

По всей стране о Тарапуньке и Штепселе бродили самые невероятные легенды и слухи. О дуэте даже слагались анекдоты (и их было великое множество) — высшая степень народного признания. Шутки сатириков, с микронной точностью процеженные цензурным легионом, которому в те времена было несть числа, в конечном итоге, все же доходили до адресатов, и обиженные в ярости кидались к отмщению. На Украине существовали целые регионы, куда популярные артисты не могли даже ступить ногой. Обоих многократно привлекали к судебной ответственности за дерзкие выступления с эстрады!

Тарапуньке и Штепселю писали со всех концов страны. Такой критической почты не имели иные областные газеты. В основном шли жалобы. Отвечал на них специально для этой цели нанятый в эстрадный коллектив журналист-юрист. Случай в практике советской эстрады единственный. Даже Райкин не мог похвастаться подобным всенародным вниманием, поскольку никогда не выступал с адресной критикой. Эти артисты практически в каждой интермедии называли какого-то конкретного виновника конкретного зла, что выгодно отличало их едва ли не от всех эстрадных коллег, благоразумно предпочитавших не лезть на рожон, а если и критиковать, то, в основном, коварный американский империализм.

…При въезде в мой районный центр Ямполь, что на Виннитчине, есть мост через реку Мурафу. Каждый раз, приближаясь к нему, я всегда с благодарностью вспоминаю моих земляков-сатириков. Много лет назад на месте этого моста существовало временное сооружение, которому трудно было подобрать название и которое регулярно смывалось водой. Жители семи сел лишались тогда возможности бывать в райцентре, прерывалось сообщение между городами Ямполем и Могилев-Подольским. А строительство моста прочно вошло в долгострой. И куда только не обращались ямпольчане — тщетно. Но стоило Тарапуньке и Штепселю «протянуть» строителей в своем очередном эстрадном выступлении, как мост сразу пустили в строй.

…Мост давно уже пришел в негодность, как приходят в негодность наспех возведенные хрущевские пятиэтажки, и некому больше побеспокоиться о моих земляках.

Кстати, о человеке, чьим именем названы столь эпохальные жилые сооружения. «Великого реформатора» постоянно заносило в идиотские начинания, как, например, с двумя райкомами, с обобществлением крупного рогатого скота, с урезанием приусадебных участков, с кукурузой и т.д. и т.п. Эта бестолковость первого руководителя партии и правительства особенно больно сказывалась на сельских жителях. Власть имущие все это видели, не дураки же были, но помалкивали. А Тарапунька и Штепсель не молчали, проявляя по тем временам завидные смелость и гражданскую отвагу, за что бывали неоднократно и изрядно биты. Помню одно их чрезвычайно едкую интермедию. Приходит посетитель к секретарю сельского райкома партии и жалуется на свою жену, которая в сердцах запустила в его голову молотком. На что Тарапунька — партийный деятель — отвечал Штепселю — пострадавшему: «Извините, дорогой товарищ, но это не по нашей части. Вам следует обращаться в промышленный райком партии. Вот если она у вас серпом (вставал и под гомерический хохот зала показывал, что именно) промеж ног отрежет, тогда и приходите к нам. Разберемся».

Когда сатирики язвительно прошлись по «королеве полей» — кукурузе, Никита Сергеевич Хрущев рассвирепел не на шутку. Тарапуньке и Штепселю надолго закрыли выход на эстрадные подмостки, на телевидение, радио. За артистами прочно закрепилось звание «очернителей советской действительности». То было серьёзное, практически не стираемое идеологическое клеймо. Так тоталитарная система сломала хребет сатирической паре, посмевшей посмеяться над представителем её высшего эшелона. «Вылечиться», оклематься от подобной идеологической экзекуции артисты не смогли уже до самой смерти.

Этот оригинальный, ни на кого непохожий дуэт возник задолго до так называемой «хрущевской оттепели». Но именно при ней окреп, возмужал и достиг критических высот, до которых, как теперь видно, не поднимался никто на советской эстраде. В нём удивительно сочетались украинский мягкий юмор, еврейская неунывающая, вечно живая парадоксальность и русская распахнутая удаль. Помимо всего прочего, Тимошенко и Березин со всей серьёзностью и гражданской искренностью восприняли декларируемый идеологический лозунг о том, что они, как верные солдаты партии, должны «каленым железом выжигать недостатки в строительстве социализма», и сами не заметили, как преуспели в этом благородном стремлении. Их поэтому и стрельнули «в лет» партийные демиурги. Жестоко и показательно, что бы другим неповадно было зарываться.

..Когда умер Юрий Трофимович Тимошенко, я с великими сложностями разыскал киевский телефон Ефима Иосифовича Березина и позвонил ему. Отставной артист, о котором, оказывается, забыли все на свете, начиная от местной филармонии и кончая родными, конечно же, не помнил наших бакинских посиделок. Как ни силился, не вспомнил и того случая, как с товарищем был однажды мною облит шампанским в грим уборной Сони Ротару. Говорил он с трудом, дрожащим, словно простуженным, треснувшим голосом: «Ну, какая мне жизнь без Юры. Мы же были с ним как сиамские близнецы. А теперь я никому не нужен»…

Не выдержав нищенского существования в «нэзалэжний» Украине Ефим Иосифович, поехал к дочери в в Израиль и там умер от инфаркта. Похоронен в десяти километрах от Тель-Авива, на кладбище Яркон.

… Как-то они ехали на гастроли в штабном вагоне, в котором находилось только высокое начальство и все народные артисты. На какой-то станции к ним в вагон проскользнул студент, «зайцем» возвращавшийся в Москву. Тимошенко приветливо заговорил с ним, вспомнил свой институт, пошутил по поводу вечного студенческого безденежья. Спросил: «Конечно, хочешь есть?» и, не дожидаясь ответа, пошел в буфет за продуктами. Когда вернулся, нагруженный пакетами, студента уже не было: по требованию какого-то вельможного чиновника проводник на первой же остановке выдворил «зайца», ехавшего «не по рангу». На Тимошенко страшно было смотреть, это было то состояние, когда он становился неуправляемым. Довести его до этого могли только обида и несправедливость. Он чуть не выломал дверь в купе, где заперся перепуганный чиновник, бился о закрытую дверь и кричал:

— Выйди! Я хочу посмотреть в твои бесстыжие глаза! Ведь парень хотел есть! Ты выгнал не голодного человека, ты молодость свою выгнал!

Тимошенко и Березин были очень разными людьми. Первый — взрывной, увлекающийся, рискующий, неуправляемый и непредсказуемый. Этакий большой ребенок, любимым блюдом которого были бублики с молоком. Березин — спокойный, сдержанный, мудрый и рассудительный, преданный муж и заботливый отец, напрочь избегающий авантюр. Тимошенко, если кем-то или чем-то увлекался, то бурно, стремительно, без удержу: женщинами, марками, детективами. Мог запойно учить английский, днем и ночью, и выучить за три месяца. Мог бросить все дела и лететь в Иркутск за какой-нибудь редкой маркой.

Однажды за день до правительственного концерта в Кремле Тимошенко, которому всегда была противна показуха, вырвал себе зуб, пришел с опухшей щекой и, конечно, сорвал выступление. На что Березин ему философски заметил: «Ну и дурак ты, Юрка. На сколько концертов зубов твоих хватит?»

Однажды за слово «жид» в адрес Фимы Юра в Москве прямо в гостинице набил морду какому-то чиновнику. Таким он был очень взрывным борцом за правду.

Как-то сатирическому дуэту разрешили поехать с концертами в Англию. Артисты за два месяца вызубрили всю свою программу на английском, оформили документы, оставалось получить подпись секретаря райкома. Тот их приветливо принял, стал рассматривать бумаги и вдруг спросил: «Юрий Трофимович, Ефим Иосифович, а почему вы оба ещё не члены партии? Нехорошо это, право».

Тимошенко вскочил, подошёл к столу, склонился над хозяином кабинета и стал выкрикивать ему прямо в лицо: «Вы оскорбляете нас своим вопросом! Пока в вашей партии такие личности, как Котенко, Гончаров, Иваненко, не смейте звать туда порядочных людей! Выгоните из партии всех подонков, и тогда мы сами к вам придем!»

Березин потом рассказывал: «Юра орал на него, а я сидел и думал: «Всё, уже никто никуда не едет». Так оно в итоге и оказалось. Партийный чиновник Юрку не простил».

Тимошенко первому предложили звание заслуженного артиста Украины. Но он отказался: «Или двоим, или никому». Дали двоим. Потом всё точь-в-точь повторилось и в случае с народными артистами Украины вместе стали. А вот народных СССР им так и не дали. Хотя документы подавали дважды.

…Гроб с телом покойного Юрия Трофимовича Тимошенко установили в Киевском доме актёра. Улицы во всём районе были запружены народом, движение перекрыто – тысячи и тысячи киевлян пришли попрощаться со своим любимцем. Раздавленный горем, абсолютно белый, мгновенно постаревший, подошел к гробу Березин. Долго стоял молча. Потом выдавил из себя: «Так много хотел тебе сказать на прощанье, но… Прости, Юра, я впервые забыл свой текст». И горько разрыдался.

автор: Михаил Захарчук

источник: rosgeroika.ru

AesliB