Последний из могикан советской поэзии

В Лужниках собрались тысячи поклонников поэзии Евтушенко. Дежурила конная милиция – ни в одной другой стране мира подобное вселенское столпотворение вокруг лирики немыслимо в принципе. Без билета, но с журналистской «ксивой» и с уже приобретенной в столице изрядной наглостью преодолевать всяческие препоны я еле пробрался в зал ко второму отделению поэтического вечера. Предстоял ещё штурм закулисья и беседа с поэтом. Первое я проделал довольно успешно, а когда предстал пред светлыми, но полыхающими очами измочаленного Евгения Александровича, сам себе не позавидовал:

– Какая беседа, какое интервью? Вы что в своем уме? Я, как взмыленная лошадь, сейчас всё брошу и сяду с вами беседовать о путях развития советской поэзии! Надо же соображать немножко! Вы же капитан, а не солдат-желторотик!

Левой рукой вытирая потное разгоряченное лицо, правой Евтушенко выхватил из моих рук несколько страничек предполагаемого интервью и швырнул их на громадный стол, где в раблезианском хаосе громоздились букеты цветов, полные и початые бутылки с водой, пивом, более крепким спиртным, овощи и фрукты. Я вдруг почувствовал себя аккурат так, как чеховский герой, нечаянно чихнувший на лысину начальника. И что мне оставалось делать, как не повернуться по-военному и не удалиться восвояси. Было обидно не столько за потраченный труд – мне и до сих пор доставляет удовольствие читать и перечитывать раннего Евтушенко, – сколько за беспардонность поэта: ведь не я же напросился за эти кулисы – сам предложил. И вдруг – такая пощечина!

…Через месяц с небольшим, когда, откровенно говоря, я уже и подзабыл о неудавшейся попытке взять интервью у Евтушенко, мне на домашний адрес пришла толстая бандероль от поэта. Причем, разглядывая конверт, я сначала и не догадался, от кого он. Почерк отправителя был настолько безобразен, и неразборчив, что представлялось невероятным, как его расшифровывали почтовые работники. Но, распечатав конверт, я с облегчением вздохнул. Там была моя рукопись, лишь слегка потревоженная рукой поэта, который, наверное, имел полное право на признание: «Я разный – / натруженный и праздный./ Я целе-/ и нецелесообразный./ Я весь несовместимый,/ неудобный,/ застенчивый и наглый,/ злой и добрый».

Очень верно о нем сказал Сергей Поволяев: «Евтушенко – везде, во всем.

И если Пушкин – это наше ВСЕ, то Евтушенко – это НАШЕ все. И все недостатки Евтушенко, все его плохие строчки, неоднозначные поступки – это все НАШИ слова, мысли и поступки. Кого ругаете, господа? Евтушенко пишет не о нас, Евтушенко пишет нас.

Вы уверены, что, живя в наше с вами время, Пушкин писал бы «Евгения Онегина», а не «Братскую ГЭС»?».

Ну, разве это не правда? Чего только ни говорили про Евтушенко! Что только ни писали! Кто ещё вызывал столько ненависти, столько неприятия со стороны коллег, властей и просто сограждан, столько слухов и клеветы! Евтушенко – дескать, сотрудник КГБ, чуть ли не полковник этого могущественного когда-то ведомства. Стихи за него якобы писал целый идеологический отдел при ЦК КПСС. Евтушенко – скрытый агент мирового масонства, во всех его стихах умело упрятаны тайные магические знаки. Евтушенко регулярно заманивает на свою дачу в Переделкино непорочных девиц и там их порочит, а самая крутая его пассия – Галина Брежнева … Ни одна фигура в советской, а ныне в российской литературе не вызывала столь неоднозначного к себе отношения, столь полярных, но отнюдь не прохладных чувств.

Андрей Тарковский, прочитав «Казанский университет», написал в дневнике: «Случайно прочёл. Какая бездарь! Оторопь берёт. Мещанский Авангард. Жалкий какой-то Женя. Кокетка. В квартире у него все стены завешаны скверными картинами. Буржуй. И очень хочет, чтобы его любили. И Хрущёв, и Брежнев, и девушки». А сам меж тем гостил у поэта…

В личных беседах я всегда напоминал критиканам и недоброжелателям поэта, что в 1957-м году Евтушенко выперли из Литинститута за то, что он рьяно защищал от нападок идеологических ортодоксов роман В. Дудинцева «Не хлебом единым». Когда «вся советская общественность» травила Александра Исаевича Солженицына, его молодой собрат по литературному цеху позвонил Ю. Андропову и, как всегда, выспренно, но при этом совершенно искренне заявил: «Если Солженицын окажется в тюрьме, я умру на баррикадах!». Аки лев, защищал Евтушенко и гонимых Даниэля с Синявским. В 1968 году он единственный из всей советской интеллигенции дал телеграмму Брежневу, в которой открыто протестовал против ввода наших войск в «страну бархатной революции, которая укрепит основы социализма». Выразил Евтушенко и свой протест против нашего вмешательства в дела Афганистана.

Однако на дистанции времен нам теперь видно, что фронда Евтушенко была выгодна тому, ушедшему в небытие строю. Именно поэтому он (строй, естественно) всячески поддерживал строптивого поэта. «Женька» свободно разъезжал по свету, его книги так же свободно издавались для зарубежного читателя. Отсюда ясно, что автор не бескорыстно творил свою острую и нервную поэзию. Но даже сейчас, когда все это осознаешь, неприятия к поэту не возникает, его по-прежнему любишь, как дорог тебе твой друг детства.

Закончу этот небольшой очерк о большом русском поэте выдержкой из собственного с ним интервью. Я спросил: «Однажды вы сами признались, что за два месяца написали восемьдесят пять стихотворений. Неужели они столь легко вам даются, а если так легко, то не легковесны ли они?». Ответ был такой: «Бывает, что очень легко пишутся стихи. Но чаще – трудно. Должен вам заметить, в мире существует два вида поэзии. Одни стихотворцы пропускают свою продукцию через всевозможные марлечки и ситечки – не дай бог попадет какая-нибудь соринка. Но как писал Мартынов: “Ей не хватало быть волнистой, ей не хватало течь везде, ей жизни не хватало – чистой, дистиллированной воде”. Есть другие поэты, работающие по законам горного потока. Такой поток несет в себе и камни, и обломки деревьев – и все-таки победительно грохочет».

И заключил:

«В общем, надо сочетать и энергию, и художественный самоконтроль. Я так всегда работал. И буду рад, если останусь в памяти потомков хоть несколькими своими стихами».

Конечно, останется.

И напоследок совсем уж прозаическое. Мой приятель жил в Переделкино недалеко от большого дома Евтушенко. Направляясь на теннисный корт, Евгений Александрович всякий раз следовал мимо нас, и мы все трое вежливо раскланивались. Однажды дружок рассказал: «На прошлой неделе пригласил Евтуха на рюмку чая. Он, представь себе, согласился. И вот, мы сидим на веранде, а в это время такси за сыном приехало – на юга мы его отправляли. Евтух хватает два чемодана и рысью бежит к машине. Я опешил и кричу ему: “Зачем, Евгений Александрович?!”. Он вернулся, сел, отдышался и говорит: “Пройдут годы, десятилетия и когда-нибудь твой сын кому-нибудь расскажет, что ему чемоданы таскал великий русский поэт Евтушенко”».

Между прочим, завещал похоронить себя на Переделкинском кладбище, рядом с Борисом Пастернаком – тоже великим русским поэтом.

автор: Михаил Захарчук

источник: www.stoletie.ru

AesliB