Могут ли сочетаться два таких понятия, как благотворительность и роскошь? Еще как могут. И не только на светских базарах и балах, но и, собственно, в точке приложения благотворительности.
Здание Екатерининского института в Москве
«У нас допускаются только самые благородные девицы, только одной шестой дворянской книги»
Легендарный доктор Гааз, когда его спрашивали, почему он приносит заключенным не хлеб, а шоколад и апельсины, отвечал, что хлеб-то им каждый подаст, а вот апельсин они точно не скоро увидят. Так что какая-то степень роскоши, излишества, чрезмерности в деле благотворительности жизненно необходима.
Но здесь — совершенно другая история. Здесь изначально нет лишения и надрыва. Наоборот – ситуация штатная, полет нормальный. Императрица Мария Федоровна учреждает «заведение для малолетних благородных девиц». И размещается оно не в скромненьком особнячке. Нет, стиль «аккуратная бедность», казалось бы, приличествующий моменту, не в духе императорской благотворительности и в этом случае явно не выдержан. Приобретается дворец на севере Москвы, выставленный на продажу Алексеем Салтыковым.
Салтыкову дворец был без надобности. Он использовался как хозяйство для выращивания садовых культур с целью продажи. Газетная реклама сообщала: «В доме Двора Ее Императорского Величества камер юнкера графа Алексея Володимеровича Салтыкова, состоящем в приходе Ионанна Воина, что на Убогом дому, желающие покупать априкосовые, миндальные, померанцевые, апельсиновые и прочие с плодами и без плодов оранжерейные деревья и разные цветы, да порцеленовый сервиз, все оное могут видеть в означенном доме, а о цене осведомиться у самого графа Салтыкова или у служителя Егора Желыбина».
Содержать для такой цели дворец, выстроенный по проекту самого Дмитрия Ухтомского – апофеоз расточительности. В 1777 году салтыковская недвижимость продается казне, и в скором времени в нем размещается упомянутое «заведение». Которое сразу же получило новое, гораздо более престижное название – «Екатерининский институт».
Елизаветинский институт, весь институт в малом зале, 1900-е гг.
Выпускница С. Хвощинская писала в мемуарах: «Институт наш — заведение первоклассное, стоит выше всех частных пансионов, выше других институтов. У нас допускаются только самые благородные девицы, только одной шестой дворянской книги. Ясно, что это правило всегда имело целью украшать верхушки общества такими представительницами, которые могли бы служить примером женщинам более смиренного круга. Ясно, что для выполнения этой цели были потрачены на нас всевозможные заботы. Мы, конечно, должны были оправдать их, выйти тем, чем в институте желали, чтобы мы вышли. Институтские правила и склад должны были сберечься в нас, как неоцененный дар, чрез все житейские перевороты».
Для этой цели девочек разыскивали с энтузиазмом грибника-фанатика. По всей стране, по губернским, уездным и заштатным городам, по глухим переулкам обоих столиц разъезжали кареты с уполномоченными представителями. Требовались семьи голубых кровей, но, силою случая, лишенные должных средств к существованию. Пресловутое обнищавшее дворянство, семьи, которые не могли себе позволить вывести девушек в свет. Проект Марии Федоровны был призван эту неисправность исправлять.
Образование и воспитание
Главной целью было образование и воспитание. Казенный дух при этом никуда не делся. Та же Хвощинская писала: «Длиннейшие коридоры, огромнейшие залы, бесконечные дортуары, лестницы и лестницы, – простор и неуют после домашней тесноты; запах курения уксусом, и с ним еще другой, кислый с сыростью, от мокрых полов, вымытых шваброю, – запах, который с первой минуты навеки остался у меня в памяти и почему-то стал неразлучен с мыслью обо всем казенном».
Экзамены в институте; фото ок. 1905 г. Молодой человек в центре — композитор Сергей Рахманинов, который служил в институте в 1903-1906 гг.
Обучали тут по большей части дисциплинам светским. Еще бы –воспитывали юных дворянок «только одной шестой дворянской книги», то есть самых что ни на есть благородных кровей. Преобладал, конечно же, язык. Французский.
А. Галахов писал в мемуарах: «Что касается учебного дела в Екатерининском институте, то воспитанницы его отличались пред всеми другими институтками знанием французского языка. Это и неудивительно: они уже дома хорошо были приготовлены к нему гувернантками; посещение родных, говоривших по-французски, иногда свободнее, чем по-русски, поддерживало практику, начатую еще в семействе; начальница и классные дамы объяснялись с ними на том же диалекте; наконец, лектор Пако, преподававший историю французской литературы и краткий курс естественной истории – то и другое на французском языке, очень много содействовал его разговорному усвоению.
Младший педагогический класс, урок математики, 1903 г.
Благодаря другому отличному преподавателю, г. Архидиаконскому, воспитанницы оказывали в мое время не меньшие успехи и в языке русском. Многие приобрели навык в свободном литературном изложении, а две выказали даже особенную к тому способность».
