«Я бежала, повторяя: «Адида! Адида!..»

С Зинаидой Кузьминичной Сериковой, учителем школы села Войсковая Казинка Долгоруковского района, я познакомилась не так давно. Но сразу стало ясно: передо мной человек чистой души, большой труженик, беззаветно любящий детей. Зинаида Кузьминична сделала мне очень дорогой подарок: тетрадь, исписанную аккуратным почерком. Это воспоминания военного детства её знакомой Нины Николаевны Скрипкиной. Сколько их, таких воспоминаний, хранили в памяти наши бабушки и дедушки! Сколько их, не рассказанных, не записанных, о которых мы никогда не узнаем. Поэтому мне очень дорога эта тетрадь с описанной в ней жизнью простых русских людей…

Я почти не правила текст, постаралась сохранить его таким, как есть.

"Я бежала, повторяя: "Адида! Адида!.."

"Я бежала, повторяя: "Адида! Адида!.."

«Я родилась в селе Войсковая Казинка в 1936 году. На следующий год родители вывезли меня сначала в Кривой Рог, а затем в Елец, где и застала нас война. Уже на третий день папу отправили на Запад. Вывозили содержимое складов. Папа оказался в немецком тылу, попал в плен. Бежал, по оккупированной территории дошёл до Ельца и почти год воевал. В начале лета 1942 года он возил снаряды из Ливен через родную Войсковую Казинку. Обратным рейсом подбирал казинских женщин с дальнего поля. В последний раз снял с себя военную форму, отдал в стирку. Надел гражданские брюки, красную шёлковую майку. Угостил меня кусочком колбасы, мёдом со дна котелка, вывез за околицу, поцеловал. И всё! В тот же день в Долгоруково он попал под бомбёжку, его разорвало на части. В Казинке было видно чёрное небо в той стороне…

Узнав о случившемся, мы с дедушкой и мамой поехали на лошади в Братовщину (это одно из соседних сёл). Навстречу вереницей ехали тачанки с ранеными. Мы хотели забрать останки папы и похоронить на своём кладбище, но нам не разрешили. Папу и его помощника Щедухина похоронили вдвоём возле церкви, отдельно от братской могилы.
Мы остались без папы… В Ельце наш дом разбомбили немцы, у нас не осталось ничего. У мамы должен был родиться второй ребёнок. Что с ней творилось на могиле отца, лучше не описывать. С того дня у мамы появились дикие головные боли, стали случаться приступы обездвиживания. Она отключалась, будучи в памяти.

Мы перебрались в Казинку к дедушке (отцу отца). Моя мама с детства не боялась никакого труда. Её отец, запевала в кавалерийском полку, погиб во время Первой Мировой войны, оставив вдову с четырьмя детьми. В школу моя мама не ходила, хотя учиться очень хотела. Она обладала просто феноменальной памятью и очень хорошо рукодельничала. В семилетнем возрасте пряла пряжу, а в девять лет научилась плести кружева на коклюшках. Лето отбеливала холсты, зимой полоскала в проруби бельё всей семьи. Подростком с женщинами ходила пешком в Елец продавать холсты, красивые зубчатые дорожки, кружева. Когда подросла, ходила в Ливны, покупала там дешёвые холсты, несла в Елец на продажу. На вырученные деньги покупала соль.

За моего папу мама вышла замуж в 19 лет. В то время люди старались перебраться в города, каменные дома продавали дёшево. Молодожёны купили дом, отгородили комнату и чулан, настелили пол. Это был единственный в Казинке дом с отдельной комнатой, здесь квартировали учителя.

В Ельце же родители купили полдома возле собора, пристроили к нему кухню и коридор. В единственной комнате стояли три кровати. На одной спали мама, папа и я, на второй – моя тётя с сыном, на третьей – другая моя тётя с мужем и дочкой. Перед войной все разъехались, мы остались втроём. А теперь и отец погиб.

Мне было пять лет, но я очень хорошо помню то время. Над городом летал самолёт, разбрасывая листовки. Нашу улицу стали бомбить. Однажды мы с мамой не успели убежать в собор, спрятались в своём подвале. Наш и два соседних дома превратились в груду дров, а мы остались в половине подвала. Тогда и перебрались к дедушке в Казинку. Мама сразу же включилась в колхозную жизнь, косила, скирдовала, управлялась с лошадьми, возила поставку в Долгоруково. Урожай в тот военный год был богатый. Но уже приближались фашисты. Была дана команда: скирды сжечь, чтобы не достались врагу. Помню, по полю бродили лошади. Видимо, их хозяева были убиты. Моя мама поймала двух, стала возить во двор снопы. А после того, как фашистов прогнали из деревни, она вернула снопы в колхоз.

Пахали женщины на коровах. Хорошо помню, как наступали немцы. Мы с дедушкой пошли за водой. Колодец находился под горой у реки, очень глубокий. Снег ещё не выпал, но лёд на реке был прочным. Дедушка успел набрать ведро воды, как раздались выстрелы. Сначала появились разведчики, замаскированные под женщин, несущих на голове вязанки соломы. Затем раздались выстрелы, на берегу реки появились фашисты. Раздалась команда «Адида!». Может быть, это слово звучало по-другому, но я запомнила его именно так.

Дедушка был хромой, сам бежать не мог, но мне крикнул: «Беги!» Я побежала, всё время повторяя про себя «адида, адида!» Деревня вокруг будто вымерла, не лаяли собаки, не крикнул ни один петух.

Основные вражеские силы наступали со стороны деревни Знаменка. Прибежав домой, я увидела, как из оврага поднимаются фашисты, неся на плечах оружие. Мы спрятались в подвал, а бабушка упрямо сидела у окна и всё видела: как шёл бой, как брали наших солдат в плен… Их поместили в церкви соседнего села Ново-Троицкое. Наши женщины потом ходили туда, носили пленным продукты. Позже мама рассказывала, что, когда ходила к пленным, прилетел наш самолёт. Пленные стали бить стёкла, а фашисты стреляли внутрь здания…
Немцы ходили по домам. Одеты в чёрные шинели, на головах чёрные шерстяные подшальники, сверху пилотки. Мама развела в доме такой беспорядок, что оккупанты не стали у нас останавливаться. Отступая, фашисты погнали впереди себя пленных. Женщины бросали на дорогу хлеб, картошку. Одни поднимали еду, у других не было сил. Так, один пленный упал, его сразу же пристрелили.

После смерти папы мама несколько дней лежала в слезах. Потом пошла на работу. Возвращалась поздно вечером, доила корову, у рано утром уходила.

Дом вскоре пришлось делить – бабушка и дедушка не хотели жить вместе. Мама попросила комнату. Пришлось пристраивать и сенцы. Камней вокруг было много, мама сама сложила три стены. Накрыть сенцы помогли наши солдаты.

В феврале родился мой брат, а уже к лету мама снова ходила на работу. Между тем, ей становилось всё хуже, участились приступы. В село пришёл новый председатель из другой деревни. По осени всем давали аванс, а маме отказали из-за того, что у неё иногда были пропуски. Мама пошла в Вязовое, там был госпиталь. Ушла утром, пришла вечером. Врач её принял и дал направление к невропатологу в Елец. Когда шла назад, около вязовицкого оврага к ней присоединились два молодых волка (в то время их было много). Вели её до самой деревни, играя друг с другом. Можно только представить, что испытала мама, зная, что дома семилетняя дочь и полугодовалый малыш.

На другой день пошла попросить в счёт трудодней печёного хлеба (в Ельце была карточная система, продуктов нет). Но председатель отказал: «Нет тебе никакого хлеба, у тебя есть пропуски в работе!» Мама показала направление. Произошла некрасивая сцена, о которой очень не хочется вспоминать. В тот день хлеба ей не дали…

Я сейчас поражаюсь, глядя на женщин, бросающих своих детей, требующих от всех помощи. Никогда, даже в самые трудные моменты, маме не приходила в голову такая мысль. Она и жила-то для нас, и терпела всё ради нас. После войны она даже занималась своеобразным бизнесом: шила тапки и возила во многие области: Орловскую, Курскую, Белгородскую. Ходила по деревням, фермам пешком с тяжёлым грузом. Когда я выросла, вышла замуж и ехала в Брест, мама приезжала к нам. Очень дружила с моим мужем.

Мама умерла, дожив почти до 82 лет. Светлая память ей и всем матерям и бабушка, поднявших детей, родившихся в те трудные годы…»

автор: Софья Милютинская

источник: topwar.ru

AesliB