День парашютиста: как родился праздник ныряльщиков в небесную глубину

В истории развития парашютизма в России 1930 год занимает особое место. В апреле на первой в СССР парашютной фабрике в московском Тушино сшили и скомпоновали первые спасательные устройства для пилотов. В августе впервые в стране состоялась выброска воздушного десанта — и с тех пор 2 августа ежегодно отмечается как день Воздушно-десантных войск. А за несколько дней до этого, 26 июля, в русском небе впервые раскрылись сразу несколько парашютов — и этот день навсегда стал днем рождения парашютизма в нашей стране.

Хотя русские инженеры и не могут претендовать на то, что именно им принадлежит сама идея спасательного купола для спуска человека с высоты (на эту роль с достаточным основанием претендует легендарный Леонардо да Винчи), создателем первого в мире ранцевого парашюта был именно русский. 9 ноября 1911 года выпускник Киевского военного училища конструктор-самоучка Глеб Котельников получил российское «охранное свидетельство» (подтверждение приема заявки на патент) на свой «спасательный ранец для авиаторов с автоматически выбрасываемым парашютом». В январе 1912 года Котельников получил французский патент на изобретение, а 6 июня прошло первое испытание парашюта его конструкции — РК-1, то есть «Русский, Котельникова, первая модель». Поначалу военные не проявили интереса к новинке, но Первая мировая война расставила все по местам: после ее начала военное ведомство заказало Глебу Котельникову 70 парашютов для эскадры бомбардировщиков «Илья Муромец», а затем и для других авиачастей. В итоге к 1918 году в России было зафиксировано 57 документально подтвержденных случаев применения парашюта РК-1, оказавшегося очень надежным средством спасения: лишь однажды летчик, использовавший его, получил… ушиб ног!

Из-за революции и Гражданской войны к усовершенствованию своего изобретения конструктор вернулся только в 1924 году, создав РК-2, а затем и РК-3, после чего передал все свои патенты правительству Советской России. И оно сумело найти им достойное применение. Именно парашюты Котельникова наряду с американскими парашютами «Ирвинг» компании Irving Air Chute легли в основу конструкции первых советских парашютов НИИ-1. Первая партия была выпущена 18 апреля 1930 года на фабрике, которой руководил Михаил Савицкий, а в 1931 году в России был выпущен сконструированный Савицким первый десантный парашют ПД-1. К этому времени страна уже имела свои воздушно-десантные войска — и свой День парашютиста.

У его истоков стоял легендарный человек — первый в стране мастер парашютного спорта СССР (в 1934 году он получил подтверждающий это звание знак № 1) и первый русский профессиональный парашютист Леонид Минов. Профессиональный летчик, начавший свою карьеру в 1920 году, он в 1928-м выступил с идеей оснащения всей советской авиации парашютами — и принял на себя ответственность за ее реализацию. О том, как он справился с этой задачей и чем ему запомнился день 26 июля 1930 года, он в красках рассказывал сам — а нам остается лишь процитировать этот рассказ, впервые опубликованный в сборнике «В километре от планеты Земля» (1980 год):

«Я не думал, что один прыжок может изменить в жизни многое. Я всей душой любил летать. Как и мои товарищи, относился в то время к парашютам с недоверием. Да попросту о них и не думал. В 1928 г. мне довелось быть на совещании руководящего состава Военно-Воздушных Сил, где сделал доклад об итогах работы по слепым полетам в Борисоглебской школе военных летчиков.

После совещания меня позвал Петр Ионович Баранов, начальник ВВС, и спросил:

— В своем докладе вы говорили, что вслепую летать надо непременно с парашютом. Леонид Григорьевич, а как, по-вашему: нужны ли парашюты в военной авиации?

Что я мог тогда сказать! Конечно, парашюты нужны. Лучшим доказательством тому был вынужденный прыжок с парашютом летчика-испытателя М. Громова. Вспомнив этот случай, я ответил Петру Ионовичу утвердительно. Тогда он предложил мне поехать в США и познакомиться, как у них обстоят дела со спасательной службой в авиации. Честно говоря, я согласился неохотно. Мне хотелось летать, а тут дело совсем новое, неизвестное.

Из Соединенных Штатов Америки я вернулся «налегке»: с «дипломом» в кармане и тремя прыжками. Петр Ионович Баранов мою докладную записку положил в тощую папку. Когда он закрыл ее, на обложке я увидел надпись: «Парашютное дело».

Пока он закуривал, я смотрел на его худощавое, с крупными чертами лицо и старался угадать, как он относится к моим предложениям. Ясность внесло его первое слово:

— Нуте-с…

Я облегченно вздохнул. Кому из нас, летчиков военной авиации, соприкасавшихся с Барановым, не было известно это чудесное «нуте-с»? И кто из нас после доклада, объясняя или, тем более, возражая, с душевным трепетом не ждал первого слова начальника ВВС?

— Нуте-с, — начинал Петр Ионович, и мы уже знали, что все будет в порядке. Но если слышали сухое «стало быть», становилось не менее ясно, что грозы не избежать. И уж во всяком случае можно не надеяться на легкую победу вашего мнения.

Из кабинета Баранова я вышел через два часа. Предстояла большая работа по внедрению парашютов в авиации, по организации различных исследований и экспериментов, направленных на повышение безопасности полетов. Было решено провести в Воронеже занятия с целью ознакомления летно-подъемного состава с парашютами, с организацией прыжков. Баранов предложил подумать о возможности подготовки на воронежских сборах 10–15 парашютистов для выполнения группового прыжка.

26 июля 1930 года участники сборов Военно-Воздушных Сил Московского военного округа собрались на аэродроме под Воронежем. Мне предстояло выполнить показательный прыжок. Конечно, все, кто был на летном поле, считали меня асом в этом деле. Ведь я здесь был единственным человеком, который уже получил воздушное парашютное крещение и прыгал не раз, не два, а имел целых три прыжка! И занятое мною призовое место на соревнованиях сильнейших парашютистов США, по-видимому, казалось присутствующим чем-то недосягаемым.

От пристальных взглядов, повышенного внимания я смущался, волновался еще больше, но старался ничем не выдать себя. Хотелось выполнить прыжок как можно лучше, своим поведением заинтересовать летчиков, вселить в них уверенность, зажечь их желанием сделать то же самое.

Вместе со мной готовился к прыжку летчик Яков Мошковский, назначенный на сборах моим помощником. Больше желающих пока не было.

Мой прыжок действительно удался. Приземлился я легко, недалеко от зрителей, даже на ногах устоял. Встретили аплодисментами. Откуда-то взявшаяся девушка вручила букет полевых ромашек.

А как там Мошковский? Самолет заходит на курс. В проеме двери хорошо видна фигура Якова Давидовича. Уже пора бы прыгать. Пора! Но он по-прежнему стоит в дверях, видимо, не решаясь броситься вниз. Еще секунда, вторая. Наконец-то! Над падающим человеком взметнулся белый шлейф и тут же превратился в тугой купол парашюта.

— Ура-а-а… — раздалось вокруг.

Я тоже кричал от радости. И как же не радоваться! Представьте: первый прыжок! Сам летчик рассчитывал время, самому ему и парашют пришлось раскрыть, ведь никаких приборов, даже вытяжной веревки не было.

Многие летчики, видя нас с Мошковским целыми и невредимыми, изъявили желание тоже прыгнуть. В тот день совершили прыжки командир эскадрильи А. Стоилов, его помощник К. Затонский, летчики И. Поваляев и И. Мухин. А через три дня в рядах советских парашютистов насчитывалось 30 человек.

Выслушав по телефону мой короткий доклад о ходе занятий, Баранов спросил:

— Скажите, можно ли за два-три дня подготовить, скажем, десять или пятнадцать человек для группового прыжка?

Получив положительный ответ, Петр Ионович пояснил свою мысль:

— Было бы очень хорошо, если бы оказалось возможным по ходу воронежского учения продемонстрировать выброску группы вооруженных парашютистов для диверсионных действий на территории «противника».

Надо ли говорить, что это оригинальное и интересное задание мы приняли к исполнению с огромным энтузиазмом».

«Интересное задание», о котором рассказывает Леонид Минов, было реализовано через неделю — 2 августа 1930 года. В нем участвовали десять человек, которые за прошедшие дни успели совершить тренировочные прыжки: помимо упомянутых выше Мухина и Поваляева, это были летчики и техники Филиппов, Егоров, Пойдус, Фрейман, Черкашин, Кухаренко, Захаров и Коваленков (увы, имена этих энтузиастов история не сохранила). А руководили высадкой Леонид Минов и Яков Мошковский, возглавившие две группы первых советских десантников. Вот как описывал Минов саму высадку:

«— Приготовиться! — стараясь перекричать гул моторов, скомандовал я. Ребята тут же поднялись и встали друг за другом, сжимая в правой руке вытяжное кольцо. Лица напряжены, сосредоточены. Как только пересекли площадку, дал команду:

— Пошел!

Бойцы буквально высыпали из самолета, я нырнул последним и тут же дернул кольцо. Посчитал — все купола раскрылись нормально. Приземлились мы почти в центре площадки, недалеко друг от друга. Бойцы, быстро собрав парашюты, подбежали ко мне. Тем временем над головами прошло звено Р-1 и на краю хутора сбросило шесть парашютов с оружием. Мы кинулись туда, распаковали мешки, достали пулеметы, патроны.

И вот уже в небе вновь появился наш «Фарман» со второй группой. Как и было запланировано, группа Мошковского покинула самолет на высоте 500 метров. Приземлились они рядом с нами. Понадобилось всего несколько минут, и 12 десантников, вооруженных двумя ручными пулеметами, винтовками, револьверами и гранатами, были в полной готовности к боевым действиям».

О том, с какой скоростью шло в Советской России развитие парашютного дела, можно судить по таким фактам. К концу 1931 года русские парашютисты совершили около 600 показательных и тренировочных прыжков, в 1934 году в военных учениях участвовали 600 парашютистов, а год спустя на маневрах Киевского военного округа с самолетов десантировались 1188 десантников. К этому времени счет парашютистов-любителей шел уже на десятки тысяч, многие из которых в начале войны пополнили пять первых воздушно-десантных корпусов Красной армии.

автор: Сергей Антонов

источник: rusplt.ru

AesliB